Кризис способен стать серьезным врагом действующей политической системы. Если власть не сможет быстро выйти на траекторию роста и улучшения благосостояния населения, у нее возникнут проблемы. Оппозиции нужно подойти к этому моменту подготовленной, утверждает директор Института энергетической политики и участник Объединенного демократического движения «Солидарность» Владимир Милов.
Экономические трудности и вызываемый ими общественный резонанс становятся не только экзаменом для действующих властей на профпригодность, но и проверкой общественных элит на способность генерировать рецепты преодоления проблем.
Макроэкономика
– Владимир Станиславович, как вы оцениваете антикризисную политику правительства?
– Я не понимаю ее логики. Основной упор был сделан на поддержке банковской системы. И то, что нам удалось избежать ее краха, объявляется главным достижением. Но зачем было ее спасать, если она совершенно не обеспечивает реальному сектору доступа к кредитам?
Сложность в том, что ситуация в разных странах разная, нет никакого примера правильной антикризисной модели, шаги приходится нащупывать. Я не сторонник апеллировать к китайскому опыту без оглядки, но там власти приняли серьезные меры по поддержке и потребительского рынка, и реального сектора. Они попытались создать в противовес глобальным кризисным процессам свой локальный кредитный бум. В нашей стране ничего подобного нет. При этом не забывайте, что нас ждет вторая волна кризиса: население все еще проедает сбережения, но они скоро кончатся. Кроме того, мы столкнемся с фактором обвального снижения покупательной способности и доходов населения в связи с отложенной безработицей: сейчас все это скрывается за задержками зарплаты, за неполной рабочей неделей. Многие предприятия планируют на осень крупные увольнения. А государственная поддержка между тем идет в банковский сектор и на узкий круг неэффективных госпредприятий, а населению не транслируется вовсе.
– Но правительство пытается заставить ВТБ и Сбербанк увеличивать объемы кредитования.
– Именно заставить. Антикризисный план Путина четко подразделяется на блоки мер. Из них примерно четверть предназначена для выделения кредитов каким-то эксклюзивным группам предприятий в режиме ручного управления: по сути мы признаем, что не можем обеспечить работоспособность кредитного рынка и будем давать кредиты тем, кому сочтем нужным. Но авторитаризмом экономику не оживить.
– А как оживить?
– Есть две вещи, которые надо умело сочетать: победить инфляцию и смягчить жесткую денежную политику. Рецепт борьбы с инфляцией, который я вижу, – это системная политика снижения госрасходов и демонополизация экономики. Демонополизация относится к разряду долгосрочных мер, но за бюджетные расходы нужно браться немедленно. Идея бюджетного послания Медведева правильная: надо экономить. Низкое качество контроля бюджетных расходов на фоне их наращивания – одна из явных причин высокой инфляции. Огромная проблема в том, что в последние годы мы создали мощный сектор реципиентов государственных денег, это структуры, профессиональная деятельность которых – лоббизм в выбивании госпомощи. Все они – влиятельные политические игроки. У меня большие сомнения в том, что в такой ситуации посыл об экономии бюджетных средств удастся реализовать. Главное, что можно сокращать, – госрасходы на прямую поддержку предприятий. Весь рост бюджетных расходов последних лет связан с увеличением трат на экономику и на госаппарат – это основная область для экономии.
Второе, что нужно сделать, – смягчить жесткую денежную политику. Несмотря на инфляционные риски, общий тренд мировых властей в условиях кризиса – облегчение доступа к деньгам. Мы начали снижать ставку рефинансирования, но у нас до сих пор очень жесткие требования по нормативам обязательного резервирования.
– Какие ориентиры вы видите в долгосрочной перспективе?
– Нужно возвращаться к экономической политике, декларированной в 2000 – 2002 годах. Ничего принципиально нового не надо: есть хорошая программа Германа Грефа. В тот момент мы могли пойти по совсем другому пути – пути национального консенсуса, связанного с рыночной экономикой, политическими и экономическими свободами. Надо возвращаться к той модели: институты, право, суды, реформы, выход государства из экономики.
Правда, есть два момента, которых в той программе не было, но которые нам абсолютно необходимы. Во-первых, тотальная реформа госуправления. В программе содержалась вредная, на мой взгляд, идея – новую политику может проводить старый госаппарат. И второе: там была жестко вымарана идея демонополизации экономики. По Грефу, монополии – это нормально. Я категорически не согласен: конкуренция и демонополизация экономики жизненно необходимы.
Энергетика
– В начале 2000-х вы были заместителем министра энергетики РФ. Знамя конкуренции было поднято именно тогда. А сегодня новые владельцы энергоактивов считают, что нужно возвращать всю генерацию одному собственнику…
– Нет, реформа энергетики была нужна. Я всегда считал, что две главные цели этой реформы – конкуренция на рынке электричества и создание подлинно свободного рынка. Конечно, разбить компании на различные виды деятельности – это просто инструмент для того, чтобы двинуться к цели. Проблема в том, что на части РАО ЕЭС разбили, и на этом все закончилось.
Государство должно было полностью выйти из генерации, но оно осталось примерно на трети мощностей. Также категорически нужно было запретить доступ в этот сектор государственным компаниям. Мы-то в 2000 году думали, что с Газпромом произойдет то же, что с РАО ЕЭС. И будет как в Европе: электроэнергетические компании покупают газовые – более сложный и развитый в технологическом и управленческом отношении бизнес скупает более примитивный. Но то, что в электричестве реформу пустили, а в газе – нет, оказалось для нас ужасным сюрпризом в 2003 году. При обдумывании реформы нам и в голову не могло прийти, что на рынок генерации придет Газпром и все скупит.
Тогда представлялось, что примерно половина мощностей будет под контролем иностранных компаний, причем стратегических.
А получилось так, что все иностранцы – это E-On и Enel, и по моим личным ощущениям, их интерес в покупке генерирующих компаний состоит в том, чтобы поменять их на газовые месторождения. Никакого стремления к развитию у них нет.
Еще проблема. Было довольно много российских инвесторов, которые хотели участвовать в генерации и контролировать мощности. Основным заманивающим фактором для них было обещание либерализовать цены на рынке электричества. Но по мере того, как двигалась реформа, это обещание становилось все более эфемерным.
И сейчас либерализации не видать еще больше, чем раньше. В результате такой недореформы мы получили олигопольный рынок генерации, поделенный на сферы влияния между крупными компаниями. Вопрос о том, зачем все это делалось, остался без ответа.
– Как кризис влияет на энергетику?
– Энергетика, работающая на внутренний рынок, оказалась под воздействием резко падающего спроса. Для нее это облегчение: было большое инвестиционное напряжение, которое сейчас спадает. Но если энергетики (как, кстати, нефтяники и газовики – в этих отраслях похожая ситуация) перестанут инвестировать в реструктуризацию мощностей, то по выходу из кризиса ресурсные ограничения скажутся многократно сильнее, чем в 2007 – 2008 годах.
– Как вы относитесь к масштабным планам строительства АЭС?
– Атомные проекты – это мегапроекты освоения бюджетных денег в чистом виде наподобие «Урала промышленного – Урала Полярного», олимпиады и нанотехнологий.
Атомная энергия безумно дорогая, по данным Международного энергетического агентства, новая атомная мощность в России в среднем стоит примерно 3,2 тыс. долларов за дополнительный киловатт, а газовая – максимум тысячу долларов. Все страны мира, строящие атомные электростанции, – это страны, зависимые от импорта газа, желающие эту зависимость снизить. В РФ такой проблемы нет, зато мы зависимы от импорта урана. Россия сегодня добывает 3,3 тыс. тонн урана в год, а потребляет 5 тысяч.
К тому же спрос, на который нужно строить мощности в перспективе с выходом из кризиса, – пиковый, на него нужны маневренные мощности. Газотурбинные будут в самый раз. Зачем же тогда строить атомные, которые могут работать только при ровном графике?
– А не стоит ли сократить потребление газа в энергетике, заняться его переработкой, чтобы получать более дорогостоящий продукт?
– Нет сейчас в мире такого рынка газохимии, который может позволить переработать больше 15 – 20% добываемого в России газа. Это все лозунги тех, кто не хочет оставлять газ в стране, а хочет гнать его на экспорт и получать больше сверхприбылей. Жечь газ на новых парогазовых установках – экологически чисто, дешево, это самый современный и экономичный способ выработки электричества из органических источников. Просто жечь надо эффективней.
Политика
– Зачем вы пошли в политику?
– По двум причинам. Во-первых, не могу спокойно смотреть на все это и ничего не предпринимать. Хочется Россию вернуть на европейский путь развития, что-то мы увлеклись азиатским. Во-вторых, я пытался давать какие-то советы как эксперт, как проводить политику в экономической, в энергетической сферах. Но понял, что ничего не сработает, пока не поменяется вектор экономической политики. Все растворяется в монопольной воронке. В нормальной цивилизованной стране должна быть оппозиция: без политической альтернативы нельзя.
– Возможна ли она сейчас?
– Я скажу, что пациент скорее жив. Но за последние 20 лет общество утратило доверие к политике и к политикам. Их сейчас воспринимают как людей, которые что-то обещают, чтобы присосаться к кормушке. Много потребуется времени и сил для того, чтобы это представление преодолеть.
– Но многие, в том числе те, кто рядом с вами, себя дискредитировали.
– Да, у оппозиции масса внутренних болезней. Она серьезно ослабила себя в 2005 – 2008 годах, сделав шаг к маргинализации, конфронтации, истерике. Нас сейчас часто воспринимают как профессиональных демагогов, болтунов и драчунов с ОМОНом. Приходится это наследие преодолевать.
– На кого она может опереться? Средний класс в политике разочаровался.
– Я не сторонник выделения четкой целевой аудитории. Опыт показывает, что единомышленников можно найти в самых неожиданных социальных слоях и группах. Но если вы хотите ответ, это в основном люди не моложе 30 – 50 лет, среднего достатка.
– Кто вас финансирует?
– «Солидарность» – небогатая организация. Учредительные мероприятия и первые акции мы провели на деньги, доставшиеся в наследство от некоторых ранее существовавших либеральных политических партий. Поездки по регионам совершаем за свой счет. Сейчас возник вопрос поиска дальнейшего финансирования. Мы категорически отказываемся от финансирования из-за рубежа и со стороны «беглых олигархов», общаемся только с людьми, живущими и ведущими бизнес в нашей стране. Мы понимаем, что сегодня, в условиях авторитарной политической системы, поддержка оппозиционного движения – не самое полезное для бизнеса дело. Так что те, кто дает нам денег, – люди мужественные.