— Какие средства и кем выделяются на поддержание деятельности движения «Солидарность»?
— Открытой статистики у нас нет, это специфика текущего политического момента в России. У нас есть несколько спонсоров, которые время от времени помогают, но главным условием выделения денег в последнее время стала конфиденциальность. Люди просто боятся, что их предприятия всплывут в списках спонсоров оппозиционных движений. Эта тенденция началась после ареста Ходорковского, и до сих пор люди стараются не афишировать свою связь с оппозиционными организациями. Могу сказать, что это российский бизнес, который не имеет никакого отношения к сырьевому сектору экономики; ни копейки иностранных денег в «Солидарности» нет и не было. Нам выделяют деньги приличные люди, это довольно скромные средства, бюджет «Солидарности» в десятки раз меньше бюджетов тех партий, которые подкармливаются правительством. У нас много бюджетных трудностей, но это нормально для оппозиционной организации в стране, где установлен режим личной власти.
— Говорят о том, что в московском отделении «Солидарности» сейчас идет борьба между фракциями Давидиса и Жаворонкова. Если это действительно так, с чем связан этот раскол?
— Там есть некоторые внутренние трения, мне кажется, это нормально: организация молодая, существует всего полтора года. Это проблема всех организаций, которые начали свой путь как широкие коалиции. Приходят разные сложившиеся группы, начинают бороться за власть внутри организации. Главное, в чем можно упрекнуть моих коллег, — так это в том, что их чересчур эмоциональные дискуссии выплескиваются в интернет. Вот это, на мой взгляд, недопустимо. Это такой эксгибиционизм. Болезнь роста. Но переоценивать уровень этого конфликта я бы не стал. Напротив, он свидетельство того, что организация живая.
— Испытываете ли вы, как руководитель движения, недостаток в каком-либо опыте?
— Мне 27 лет, и я всю жизнь в оппозиции. У меня нет такого опыта, как у Немцова и Каспарова; я никогда не работал ни в правительстве, ни в парламенте в отличие от Милова. Теоретически я понимаю, как ведется эта работа, но мне есть чему у них поучиться. Однако я занимаюсь уличной политикой подольше, чем они. Мы через разные двери входили в политику, но сейчас ситуация такова, что мы должны быть вместе, должны помогать друг другу.
— Какова расстановка сил внутри «Солидарности»: есть ли разделение полномочий между лидерами и как делятся обязанности?
— Никакого формального разделения нет. Есть десяток членов бюро, которые стараются решать вопросы компромиссом. Но за эти полтора года мы не рассорились и не разошлись, что уже хорошо. Неформальными лидерами организации являются Немцов и Каспаров — в силу того что у них больше опыта и они собирают для организации больше всех денег. Но, в принципе, не могу сказать, что кто-то пытается реализовать свои амбиции за счет другого.
— Сколько активистов у «Солидарности»? Как в организацию привлекаются новые люди?
— Я не готов говорить о том, сколько у нас членов, я не веду такую статистику. По моей оценке, у нас около десяти тысяч. Это неофициальная цифра, подсчетами занимаются другие люди. Мы не ставим сейчас перед собой задачу нарастить численность. Нам гораздо важнее разрабатывать механизмы мобилизации сторонников для массовых акций. Чтобы оповещать и мобилизовать людей, которые не являются членами «Солидарности», но могут прийти на массовый митинг под оппозиционными лозунгами. Это специфика XXI века: сейчас мало массовых партий, все политические организации строят свои связи со сторонниками по принципу сетей, и мы тоже стараемся идти по этому пути.
— «Солидарность» упрекают в бездействии и в неготовности к решительным акциям. Что вы об этом думаете?
— Это нормально, что нас упрекают. Мы вообще люди адекватные. Если вас не упрекают, значит, вы ничего не делаете. Людей сегодня на митинги ходит меньше, чем хотелось бы, но гораздо больше, чем вчера.
— Есть мнение, что лидеры «Солидарности» преследуют не общие, а свои личные цели, работают на себя…
— Плох тот политик, которого не обвиняют, что он работает на личный пиар. Другое дело, что плох и тот, кто занимается исключительно этим.
— Не считаете ли вы, что между «верхами» и «низами» партии существует сильный разлад?
— В отличие от организаций, где я состоял раньше, в «Солидарности» не нужно иметь какой-то специальный «допуск к телу», нет культа вождя. Организация демократична по своей сути. В ней есть отдельные фракции, которые борются за влияние. Мне кажется, что «Солидарность» напоминает «Демократическую Россию» лучших времен, ее первых лет. «Демократическая Россия» победила коммунистическую систему, а потом прекратила свое существование, дав жизнь ряду политических партий. Мне кажется, нет ничего плохого в том, что «Солидарность» может распасться и породить, например, три партии. Но актуальность этого появится тогда, когда в стране появятся свободные выборы.
Мы не собираемся строить комсомол, это наша принципиальная позиция. Строем у нас никто ходить не будет. Это трудный путь, но мы лучше помучаемся и создадим настоящую демократическую организацию, чем устроим культ вождя и пойдем по пути комсомольцев.
— Есть ли у вас ощущение, что общественный климат в стране за последние полгода сильно изменился? Что готовность людей протестовать против системы власти возросла? Если да, как вы на это реагируете? Собираетесь ли вы это использовать?
— Конечно, посмотрите на результаты региональных выборов: они чудовищно фальсифицировались, но «Единая Россия» все равно значительно, на порядок снизила результаты. Посмотрите, сколько проходит митингов. Чувствуется, что людей достало, и хочется перемен. Я в последнее время, когда езжу на машине, все чаще слышу в пробке из соседних машин песню Цоя «Перемен!» Это симптоматично, мне кажется. У нас есть программа, в отличие от других организаций. Вот сейчас мы с Миловым пишем программу реформы МВД. У нас есть альтернативный план проведения Олимпиады в Сочи — без распила миллиардов. Мы предлагали свой проект на выборах мэра Сочи. У нас есть рациональные предложения, и появляется аудитория, которая готова нас услышать.
— По общему мнению (в том числе многих ваших бывших союзников и сочувствующих), правая оппозиция растеряла моральный авторитет. Согласны ли вы с этим? Как это можно исправить? Делается ли что-нибудь в этом направлении?
— Во-первых, я бы не стал называть «Солидарность» правой оппозицией. Я левый либерал, например. Есть люди правых взглядов, как Милов и Немцов, например, но я не могу сказать, что у нас правая организация. Мы не СПС. Если сравнивать с СПС, мы довольно левые. А насчет моральных авторитетов — это проблема всего российского общества, у которого нет моральных авторитетов. Моральные авторитеты для народа — это те, кого по телевизору показывают. У этой проблемы есть и субъективный аспект. Очевидно, лидеры демократического движения зачастую вели себя неправильно, они ставили личные амбиции на первый план и подводили своих соратников. Нет никаких рецептов борьбы с этим. Надо просто демонстрировать последовательную линию. Твердость и смелость люди уважают. Придет время, когда люди это поймут. Эту ситуацию мы уже проходили в 60-х годах, когда казалось, что у диссидентов нет никакого будущего в Советском Союзе, что они просто маргиналы. А потом выяснилось, что эти люди стали настоящими моральными и нравственными авторитетами.